Маленький рассказ по мотивам The Elder Scrolls. Когда будете бить, можно не ногами?)

Гонка

Год.

Целый год прошёл с того дня, как я очутился в этом странном месте, где каждый день жизнь и смерть сплетались воедино и расплетались, забирая своё. Каждый день кто-нибудь оставался лежать на раскалённом песке, а кто-то уходил, провожаемый рёвом толпы. За весь год мне так и не довелось испытать первое. Оно и к счастью.

Справа от меня корчится худой, как щепка, босмер. Он держится руками за живот и стонет. Сегодня ночью его страшно рвало. Он не привык ещё к местной пище, если так можно назвать ту баланду, которой нас кормят. Не знаю и не хочу знать, из чего или кого её делают, главное, что я привык. Эльф тоже привыкнет. Если не умрёт.

Если не умрёт...

Рядом с ним сидит ещё один новичок – здоровый, крепкий имперец. Он пытается помочь босмеру, хочет дать ему воды. У него добрая душа. Не каждый согласен поделиться последними каплями драгоценной влаги в этой знойной пустыне.

Я не помню, как попал в Алик'р. Я помню лишь, как ночью на нас, спящих, напали имперцы. Это был ад. Имперцы не знали пощады, они резали нас, как котят. Всюду слышались крики "Смерть Братьям Бури!", "Смерть изменникам!", крики раненых и умирающих товарищей. Кажется, меня тогда оглушили ударом щита, а потом бросили, сочтя мёртвым. Когда я очнулся, я уже ехал в какой-то повозке. Куда меня везли – я не знал.

Первым делом я подумал, что меня привезли на обычную гладиаторскую арену, коих по всему Тамриэлю разбросано великое множество. Некоторые из них законные, но явно не эта. Да и не простая это была арена. Здесь мало сражаться, мало убивать. Здесь приходится ещё и бегать.

Быстро бегать.

Хозяин арены – невысокий лысый редгард. Я не встречал более жестоких и порочных людей. Я не знаю даже, как боги терпят таких выродков, как позволяют им ходить по этой земле. Он придумал для толпы бедняков...

Нет, конечно же, он придумал это для себя. Для своего извращённого, воистину садистского удовольствия. Толпа собралась позже, клюнув на бесплатно раздаваемый на арене хлеб. Но и без хлеба не было бы отбоя от желающих посмотреть на чужие страдания и смерть. Кто-то говорит, что жестокость у людей в крови, что это – защита от враждебного окружающего мира. Но здесь-то от кого защищаться этим орущим, кричащим людям, сидящим на скамьях в полной безопасности? Наверное, они тоже чего-то боятся. Во всяком случае, не нас, не скотину, ведомую на убой.

Скоро нам выходить. Имперец поднимает на ноги босмера, помогает ему надеть кожаные обноски, которые здесь называют доспехами. Они не смогут защитить даже от удара палкой. Имперец надевает свои "доспехи", проверяет старый, проржавевший меч и молитвенно складывает руки. Его губы шепчут знакомую с детства молитву. Кажется, он молится Талосу.

Я замечаю у него знак Легиона на предплечье. Мне столько раз говорили, что имперцы – безбожные сволочи, многие из которых не достойны даже смерти. Столько раз призывали убивать их, говорили, что они чужаки и что в них нет ничего человеческого. Может, в ту самую ночь я и верил этому. Но сейчас я прекрасно понимаю, что это всего лишь военная пропаганда. Чушь, проще говоря. Может, кто-то из имперцев и правда такой, каким его рисуют для молодых и горячих нордов, рвущихся рубить головы. Но не этот. И я не понимаю, зачем за грехи и преступления пары ублюдков должны страдать нормальные люди.

Но мне теперь незачем это понимать. Это теперь неважно.

Я не знаю, вернусь ли я в Скайрим, в родной Винтерхолд. Не знаю, увижу ли отца, мать, братьев и сестру, весёлую большеглазую девчушку. Не знаю, увижу ли я Герду. Не знаю, ждёт ли она ещё меня или давно ушла к Свену, который всегда за ней увивался. Хотя какое это имеет значение? Я всё ещё здесь.

Мы выходим на арену. Толпа встречает нас диким рёвом. Я гляжу на белую кожу имперца. Наверное, его буквально вчера привезли в Хаммерфелл. Солнце здесь беспощадное, а песок настолько горячий, что прожигает даже сквозь подошвы пропитанных потом и кровью сандалий. Уже вечером он будет мучиться от ожогов. Если доживёт.

Я тоже когда-то мучился от ожогов. Когда-то давно, невообразимо давно.

Глашатай надрывается. Я слышу, как он произносит моё имя, и толпа одобрительно гудит в ответ. "Северный Волк". Так меня прозвали здесь, на этой жуткой арене. За хитрость, беспощадность и быстроту. Раньше я был просто быстрым.

Но потом пришлось выживать.

Мои соратники стоят рядом. Нас сегодня всего трое. Но даже если нас было бы больше, никто не знал бы, чего ожидать.

Толпа замолкает. Это встал хозяин арены. Модвар. Так мать или отец назвали это чудовище в человеческом обличье. Он поднимает руку, требуя внимания, и начинает что-то говорить. Как обычно перед бойней. Рядом с ним я замечаю молоденькую девушку. Кажется, она норд. Очередная игрушка Модвара. Не хочу думать, что будет с ней грядущей ночью, и доживёт ли она до утра.

Завтра минет сорок лет со дня рождения этого лысого ублюдка. Каждый год по случаю такого праздника он отпускает одного из гладиаторов – того, кого выберет толпа. И он сам.

Это моя надежда. В прошлом году гладиатора взаправду отпустили. И вновь приходящие говорили, что его никто не преследовал, а слава его была велика. Это было радостное и обнадёживающее известие для всех, кто слышал его в тот день.

Да, иногда с новичками в нашу тюрьму просачиваются новости. Недавно говорили, что в Скайриме объявились драконы, и что Ульфрик и Туллий даже заключили временное перемирие. И у меня есть надежда, что я сумею вернуться на родину в тяжёлые для неё времена.

Я буду надеяться. Я должен сражаться.

Я должен выжить.

Модвар снова поднимает руку. Когда он её опустит, начнётся гонка. Гонка со смертью.

Таковы жестокие правила, придуманные Модваром. Стоять на месте нельзя, иначе тут же получишь стрелу от одного из многих лучников, сидящих среди зрителей. Даже если в тебя не смогут попасть или ты закроешься щитом, под твоими ногами, неизвестно где, может раскрыться потайной люк. Никто из провалившихся не возвращался, и я предпочитаю не думать о том, что они встречали на дне ямы.

Поэтому мы должны быть постоянно в движении. Бежать от врагов – сильных, обученных и сытых гладиаторов, которых специально тренируют. Чтобы убивать нас. Обычных людей, свозимых со всего Тамриэля.

И повсюду на арене стоят бочки, ящики, коряги – всё, что мешало бы бегать и уворачиваться. Каждый раз препятствия меняются местами, и придумать единый маршрут невозможно. Но и не надо. Надо бежать.

Модвар опускает руку. Из ворот напротив выбегают четверо закованных в железо гладиаторов. Двое вооружены огромными молотами, двое – кривыми редгардскими мечами, скимитарами. По паре штук у каждого.

Они выбегают на арену и останавливаются. На них правило гонки не распространяется.

А мы уже бежим.

Бежим, огибая бочки и коряги. Бежит босмер, пытаясь убежать в сторону от спокойно стоящих верзил. Имперец с криком несётся прямо на них. Я же стараюсь не тратить силы на бег. Оставить их на бой. Во время которого стоять всё равно не придётся. Нельзя будет встать даже на миг, чтобы легче отразить удар. Иначе в спине тут же появится меткая стрела.

И не одна.

Босмер пытался пробежать мимо одного из гладиаторов. Тот, изображая статую, вдруг резко рванулся с места и буквально разрубил эльфа пополам.

Скоро и я приближусь. Всё, меньше думать, меньше мыслей. Больше движений. Дать телу волю.

Вперёд.

Под ногами бочка. Прыжок! Слева гладиатор. На меня падает молот.

Увернуться!

Поворот. Удар мечом. Лязг железа о железо.

Бесполезно. Толкаю громилу на землю.

Имперец налетел на одного гладиатора. Оба на песке. Борются.

К ним спешат ещё двое.

Скорее!

Подскочить. Сбить одного с ног. Он лежит. Увернуться от молота второго. Укол в подмышку. Получилось!

На миг обнажилась шея. Пируэт и удар!

Голова в шлеме упала покатилась. Толпа ревёт.

Минус один. Ещё трое.

Имперец слезает с гладиатора. Тот лежит и не шевелится.

Задушил?

Отлично, ещё двое.

Сзади тяжёлое дыхание. Обернуться, присесть, откатиться.

Мимо проносится гладиатор, разрубая воздух. Он потерял равновесие.

Имперец подобрал молот. Кинулся на громилу, тот отступает к краю арены. Не сбежишь...

Меньше думать. Больше двигаться.

Удар. Клинок не достиг шеи. Увернуться! Снова удар. Опять увернуться!

Имперец безжалостно бьёт. Град ударов. Он силён. Очень силён. Но не надо так размашисто. Экономнее. Устанешь.

У моей стопы в песок вонзается стрела. Предупреждение!

Надо бежать. Гладиатор нападает. Бегу от него кругом. Падаю.

Натянули верёвку!

Надо мной – гладиатор. Он заносит меч.

Закрываю глаза.

Всё.

Конец...

Что-то падает рядом. Открываю глаза.

Надо мной имперец. Он тяжело дышит. Он ранен. По ноге струится кровь.

Он даёт мне руку. Мы поднимаемся. Толпа ревёт.

Кажется, получилось... Мы выжили. Смерть не успела нас настигнуть.

Модвар поднимает руку, и рёв утихает. Он начинает говорить. Его голос не такой громкий, как у глашатая, но чёткий.

И мерзкий.

– Сегодня, дорогие зрители, мы стали свидетелями силы и мужества. Поприветствуйте же победителей!

Толпа заревела и засвистела. Модвар снова поднял руку.

– Завтра мой день рождения. Повинуясь доброй традиции, я отпущу одного из гладиаторов. Готовы ли вы отпустить Северного Волка, нравится ли он вам?

Толпа взорвалась.

– А по нраву ли вам сила и доблесть нашего нового бойца, которому вы ещё не дали имя?

Толпа снова заревела.

– Тогда кого же вы выберете?

Тишина.

– Ну что ж! Пусть завтра эти двое сами выяснят, кто из них отправится на волю. Никакой беготни, только бой! Сильнейший будет отпущен!

Толпа зашлась рёвом и свистом. Имперец смотрит на меня. Устало и грустно. Ему не хочется меня убивать.

Мне его – тоже.

Я отвожу глаза. Будь, что будет. Но это будет завтра, когда песок снова обагрится кровью, а толпа заревёт, радуясь очередному убийству. Всё решится завтра.

Скорее бы завтра.